Щепки плахи, осколки секиры - Страница 18

— Ладно вам трепаться. Идите перекусите, — позвала Верка. — Да уже и на бочок пора. Завтра, небось, опять целый день бегать придется.

Ужин выглядел более чем скромно — пачка печенья, пара шоколадок и фляжка воды на всех.

— А где же обещанная казенная шамовка? — Зяблик мигом прикончил свою порцию и закурил вонючую самокрутку.

— Не поставили нас еще, как видно, на довольствие, — объяснил Смыков. — Со вновь прибывшим контингентом всегда так бывает.

— Сачкам пайка не положена. — Верка ела, как старушка, отламывая от печенья крохотные кусочки. — Галопом надо было бегать, а не прогуливаться вразвалочку.

— Это за то, что мы стрекозу обидели, — вздохнула Лилечка, все свое печенье обменявшая у Цыпфа на шоколад.

Сиреневый сумрак был уже достаточно густым, однако от внимания людей не ускользнуло, что в нескольких шагах от них воздух как-то странно искрится. Затем в пустоте возник рой невесомых фиолетовых блесток, который постепенно густел и сплачивался в нечто хоть и хрупкое на вид, но вполне материальное. Формой своей это новое порождение чужого мира напоминало чашечку цветка — фиолетовый тюльпан размером с доброе ведро.

Загадочный цветок, естественно, лишенный стебля, неподвижно висел в воздухе. Несмотря на разницу в форме, он имел явное сходство с настырной лиловой стрекозой. Общая полупрозрачная природа сказывалась, что ли. Но кое в чем два этих создания сильно различались. Стрекоза была вольным детищем эфира, а в цветке ощущалось что-то утилитарное. Так свободно реющий в поднебесье голубь отличается от курицы-несушки.

Некоторое время ватага с удивлением и даже опаской разглядывала этот новый феномен.

— Вы заметили, стоит нам только засесть за еду, как сразу появляется какая-нибудь местная тварь? — пожаловалась Верка. — В конце концов это неприлично.

— А если они и в самом деле голодные? — жалобным голоском произнесла Лилечка. — Можно, я ее шоколадкой угощу?

— Еще чего! — фыркнул Смыков. — В шоколадке калории содержатся. Их беречь надо. Разве напасешься шоколада на всех нахлебников. Им только дай потачку… Тучей слетятся.

— Тогда хоть печенья, — настаивала Лилечка.

— Обойдется, — Зяблик щелчком послал в сторону цветка окурок самокрутки. — Пусть хоть за это спасибо скажет.

Фиолетовая чаша, конечно же, ничего не сказала, однако качнулась в воздухе и ловко поймала окурок.

— За малинку пошел! — ухмыльнулся Зяблик. — Знаете, как мы пацанами развлекались? Поймаем жабу потолще и засунем ей в пасть зажженную сигарету. Она ее тягает, давится, но выпустить из себя дым почему-то не может. Будто бы ниппель какой у нее в глотке. Как футбольный мяч раздувается. Некоторые даже лопались, честное слово.

— Я думала, тебя дебилом жизнь сделала, — сказала Верка с сочувствием. — Алкоголизм, контузии там разные. А ты, оказывается, и в детстве редким придурком был.

— Эй, что такое! — Цыпф с шумом втянул в себя воздух. — Горит где-то!

— Хреновина эта новоявленная и горит, — Зяблик вскочил на ноги. — Неужто от бычка занялась!

И действительно, из фиолетовой чаши столбом валил дым, куда более светлый, чем окружающие сумерки. Прежде чем ватага приблизилась к месту загорания, Смыков успел отчитать Зяблика за преступное головотяпство, а тот в ответ пообещал спалить при случае весь этот паскудный мир или хотя бы половину из его треклятых измерений.

Неизвестно, как развивался бы столь конструктивный диалог в дальнейшем, если бы оба приятеля разом не утратили дара речи — так глубоко было впечатление, произведенное на них видом фиолетовой чаши, до краев наполненной дымящимися окурками. Противно пахло дрянной махоркой и горелой бумагой.

— Вот так пепельница! — присвистнул Зяблик. — Крупный перекур тут проводился. Не меньше чем дивизией.

— Что за фокусы опять! — Смыков, разгоняя дым, махал обеими ладонями.

— Действительно, фокусы! — Цыпф тщательно сравнивал между собой окурки. — Одинаковые. Тютелька в тютельку. Понимаете, в чем тут дело?

— Понимаем, — Верка не скрывала своего огорчения. — Если бы разрешили Лилечке бросить сюда шоколадку, был бы у нас сейчас пуд шоколада.

— Быстрее! — приказал Зяблик, горстями выбрасывая наружу окурки. — Выгружай!

Даже для пяти пары рук работы было более чем достаточно, тем паче что тлеющая махорка обжигала пальцы, а дым ел глаза. Едва только волшебная чаша освободилась (под ногами теперь сияло и дымилось, словно ватага по примеру легендарных нестинаров собиралась плясать на углях), как Верка боязливо сунула в нее плитку прессованных орехов, на всякий случай освобожденную от обертки.

Ждать результатов пришлось недолго. Очертания чаши вдруг потускнели и утратили четкость. На мгновение она вновь стала роем мельтешащих искр, а затем исчезла бесследно. Ореховая плитка брякнулась на то, что в обычном мире называется землей или твердью, а тут было черт знает чем — некой невидимой, почти условной плоскостью.

— Испортили! — ахнула Лилечка. — Такую вещь испортили!

— Да тут ничего даже бомбой не испортишь, — успокоил ее Зяблик. — Все с хитрым расчетом задумано. И не такими мозгами, как наши.

— Одноразового действия аппарат, — многозначительно произнес Смыков. — Чтоб не обжирались зря. Надо следующего сеанса ждать.

— Вы уверены? — Лилечка оглянулась по сторонам. — Лева, это правда?

— Да, — Лева почесал затылок. — Скорее всего…

— А что мы туда положим завтра? Что-нибудь вкусненькое? — не унималась Лилечка.