Щепки плахи, осколки секиры - Страница 20

Физиономия бывшего егеря Басурманова своей гнусностью выделялась даже среди этих разбойничьих рож.

— В чем дело? — процедил Зяблик сквозь зубы.

— Привет, паря, — один из громил дурашливо поклонился. — Чересчур ты грозный, как я погляжу. О деле не хочешь побазарить?

— Я с такими, как ты, захарчеванными чуванами, отродясь дел не имел, — холодно ответил Зяблик. — Вон тот мудак локшевый, — он ткнул пальцем в Басурманова, — уже ломал наши ксивы. Что еще?

— Так ты же турнул его от себя, — бандит, чем-то похожий на Малюту Скуратова, как его изображают в учебниках истории, развел руками. — Бедняга чуть в штаны не наделал. Нехорошо так со своими поступать…

— Моих на этом свете мало осталось. Вот, наверное, последние, — Зяблик кивнул на членов ватаги, стоявших по обе стороны от него. — А новых корешей я себе не ищу. Поздно уже…

— Что же так? — деланно удивился бандит. — Гамузом всегда легче прожить. Это даже волки понимают… Не говоря уже о вождях мирового пролетариата… Присоединяйся. Мы здесь всех вот так держим, — он протянул вперед раскрытую пятерню, а потом резко сжал ее в кулак, — свою долю от всего иметь будешь.

— Грабите, значит, — Зяблик изобразил на лице отеческую печаль. — Гопничаете?

— Грабили мы дома, — ухмыльнулся в ответ главарь. — А тут свое берем. Поскольку власти выше нас здесь нет. Мы и милиция, и прокуратура, и министерство финансов. Соображаешь?

— А эти… паханы местные… которые вас туда-сюда гоняют?

— Им дела наши мелкие до фени. Да и не видел их никто никогда… Ну так что ты решил? Идешь под наши знамена?

— Кем же я среди вас буду? Агнцом промеж козлищ рогатых?

— Ах вот ты о чем, — понимающе усмехнулся главарь. — Нет, этого можешь не бояться. Мы-то и рогов толковых не успели отрастить. Давно от аггелов отбились. Они там — сами себе, а мы здесь — сами себе. Хоть и не по своей воле, а отмежевались.

— Все равно не лежит у меня к вам душа. Я когда срок доматывал, решил завязать узелок. Клятву давал. На крови и хлебе. С тех пор даже спички чужой не брал. Не по пути нам, жиганы.

— Ну как хочешь, — презрительно скривился главарь. — Не нравятся тебе фартовые люди, так оставайся с голытьбой. Будете нам мзду платить, как положено.

— Это чем же? Рыжьем или капустой? А может, натурой? — осведомился Зяблик.

— Как придется… Бабы ваши нам не нужны, такого добра здесь хватает. А вот барахлом придется поделиться. Прикид у вас с иголочки, да и мешки по швам лопаются.

— Кнацай сюда, — Зяблик показал главарю кукиш. — Нравится?

— Рискуешь, паря… — тот потянулся к затвору автомата.

Почти в то же мгновение пистолет Зяблика уперся ему в глазницу, выдавив глаз чуть ли не на висок. Выхватили оружие и остальные члены ватаги, кроме Лилечки, естественно. Смыков вдобавок еще и гранатой замахнулся.

— Стоять! — дико заорал он. — Руки! Не шевелиться! Иначе на требуху всех разнесу!

Банда опешила, хотя, похоже, напугала ее не столько угроза оружия, сколько решительные действия Зяблика и луженая глотка Смыкова. Многие отшатнулись назад, почти все выполнили команду Смыкова.

— На кого ты, шантрапа поганая, бочку катишь? — проникновенно сказал Зяблик, все глубже вдавливая ствол пистолета в глазницу бандита. — Вояки зачуханные! Да вы тут давно забыли, чем затвор от запора отличается! А я десять лет пистолет из рук не выпускаю! У меня на указательном пальце мозоль от спуска! Да любой из вас мигнуть не успеет, как я из него решето сделаю! Может, проверим?

— Пусти, сейчас глаз лопнет! — прохрипел главарь.

— Так как же насчет мзды? А если вместо нее твой глаз зачтется?

— Хрен с тобой! — главарь, в отличие от Басурманова, был не из робкого десятка. — Подавись ты этой мздой! Жили без нее и еще проживем!

— Да ты, я вижу, наивный, как божий бычок, — Зяблик овладел автоматом главаря, и тот, оказавшись на свободе, отскочил в сторону. — Думаешь, я над добром своим трясусь? Или над шкурой? Нет уж! Я тебя на место ставить буду! И тебя, и всю твою братию! Чужого вы больше ни на копейку не возьмете и никого пальцем не тронете! Жрать будете только то, что вам от хозяйских щедрот перепадет! На общих основаниях!

Главарь, прикрывая пострадавший глаз ладонью, медленно пятился.

— Ухарь ты, конечно, еще тот… Ничего не скажешь, — зловеще произнес он.

— Наблатыкался у себя в Отчине… Но только здесь не Отчина, а совсем другое место. Синькой называется. И о нем ты пока ничего не знаешь. А я тут столько лет кантуюсь, что уже и не припомнить. Кое-чему научился. А в своей норе, говорят, лис собаке никогда не уступит…

— Не пугай, — сплюнул Зяблик. — А не то я сейчас передумаю. Опять твоими шнифтами займусь.

— Я тебя не пугаю, — главарь вырвал у кого-то из своих приятелей ружейный обрез и взвел разом оба курка. — Но и ты меня на характер не бери. Хочешь жить спокойно — живи. Заслуживаешь. Так и быть, трогать вас не будем. А поперек дороги встанешь — чучело из тебя сделаем.

— Вот страх-то! — усмехнулся Зяблик. — Слыхал я, что здесь человеку чуть ли не по десять жизней полагается. Как Кощею Бессмертному. Так неужели же мое чучело не оживет?

— От кого ты, интересно, такое слыхал? — главарь покосился на Басурманова.

— Ты, что ли, проболтался?

— Под пыткой у меня признание вырвали! — Басурманов саданул себя кулаком в грудь. — Чтоб я так жил!

— Разберемся, — главарь убрал руку от лица и теперь глядел на Зяблика уже обоими глазами, один из которых блестел мутной слезой и наливался кровью. — А тебе, паря, я вот что скажу… Не все так просто, как тебе кажется. Смерть всегда штука поганая, даже если ты и оживешь потом. Да и не все подряд оживают… Не уследить хозяевам за каждой мелочью. У них и своих забот хватает… И вообще, канительное это дело… Ох, канительное… Очухаешься без ног, с брюхом распоротым, а рядом еще один жмурик протухает… Без головы… Боль нестерпимая… Страх, тоска… И кто-то неведомый над тобой колдует — или чужие ноги тебе пришпандорить, или твою башку на чужие плечи пришить. Кто такое однажды пробовал, в другой раз лучше дотла себя сожжет.